Следующий день для Дары начался, как всегда, с завтрака в ее комнате, который принесла домработница. Видя ее и понимая, что Ковало сдержал свое слово и не уволил ее, Дара искренне ей улыбнулась.

— Доброе утро, Вероника Петровна, — сказала она, пытаясь забрать у нее поднос с завтраком.

— Из-за тебя меня чуть не уволили, — женщина отстранилась от Дары и игнорируя ее попытки помочь, сама пошла с подносом к столу. — Всякий сброд в дом понатаскают, и из-за них у меня проблемы.

Слова больно задели Дару, хотя она уже привыкла, что ее, как и всех цыган, считают сбродом. Она промолчала и, дождавшись, когда домработница выйдет из ее комнаты, подошла к окну. Есть расхотелось, но на конфликт с Ковало не было сил. Она выпила чай, а три кусочка хлебушка завернула в платок и спрятала в карман. Дара уже привыкла скармливать хлеб птичкам — это можно было делать, ведь птицам тоже нужна еда. Сыр или колбасу она отдавала коту, который захаживал в сад Полонского; видно, высокий забор его не останавливал. С котом она тоже сдружилась, теперь он регулярно приходил к ней, зная, что она его покормит.

Дождавшись своего выгула в сад, Дара пошла за охранником. На улице ее ждали еще двое. Она уже привыкла к такому сопровождению и даже могла не замечать их и наслаждаться красивыми цветами на клумбах или сидеть на скамеечке в тени аллеи. Один из охранников держал гитару. Сделав к девушке шаг, он произнес:

— Это тебе, ты, наверное, играешь на гитаре… ну, все же цыгане играют, — немного смутившись, произнес он.

Дара улыбнулась и взяла гитару. Да, она умела играть. Не то, чтобы правильно или профессионально, она играла обычно, как все — три струны, три аккорда, как ее научили в таборе. Играть на гитаре ей всегда нравилось, как и петь.

— Спасибо.

Взяв гитару, она по привычке провела по ней пальчиками, прислушиваясь к звучанию каждой струны и уже слыша, какая из них требует настройки. Ее природный слух никогда не подводил.

— Сыграешь? — спросил другой парень, и в его голосе Дара тоже почувствовала смущение.

— Да.

Сказав это, Дара пошла к скамейке в тени дерева и сев на нее, еще раз провела рукой по струнам. Немного настроив их звучание, Дара заиграла, а затем и запела. Она пела на своем родном языке, языке ее предков — древнем, как сам мир. Языке, на котором веками пели песни те, кто жил вольной жизнью, кочуя по земле, и был свободным. Песня была грустная и, не зная языка, те, кто слышал ее, понимали слова сердцем. Незнакомые слова проникали в душу и задевали то, что каждый из нас прячет глубоко в себе от посторонних глаз.

Когда последние аккорды мелодии затихли, Дара подняла глаза от гитары и увидела стоящих вокруг нее ребят из охраны. Сейчас они были другими, с них ушло это напускное равнодушие. Дара улыбнулась им. Такими они ей больше нравились. Охранники смутились и опять придали своим лицам суровый вид.

— Ты гитару оставь себе… повеселее с ней будет, — сказал один из них. Охранники отошли от нее и встали на свои обычные посты, чтобы не мешать ее прогулке, но при этом держать ее в поле видимости.

Дара была благодарна, что ей оставили гитару. Действительно, с гитарой было повеселее, если ее жизнь в заточении можно назвать веселой.

Пойманных цыган избивали уже второй час в заброшенном ангаре. Изредка Гер выходил покурить, потом возвращался и с безразличием смотрел на происходящее. Ковало знал свою работу, но даже он так и не смог добиться ничего вразумительного от избиваемых им парней.

— Ковало, заканчивай с ними.

Ковало, который уже занес биту для удара, задержал ее в воздухе.

— Добить их?

— Нет… так оставим. Поехали.

Гер пошел к выходу из склада, ему наскучила эта картина и это бесполезное времяпрепровождение.

Вскоре из ангара вышли Ковало и его люди. Помыв руки водой из пластиковой бутылки, Ковало подошел к Геру.

— Может, еще стоило их попинать, раскололись бы, — предположил он, застегивая на рубашке манжеты. До этого рукава были закатаны по локти. — Надо же, все-таки кровью испачкал, — Ковало с сожалением посмотрел на пятно крови на белом манжете рубашки.

— Ничего они не скажут. Молчат как партизаны… да и потом, я думаю, это не они, — Гер в задумчивости затянулся сигаретой. — То есть машину с оружием своровали цыгане, но не барона.

— Есть один такой — Шандор… у него свои цыгане. Ты его, наверное, видел, — Ковало кашлянул и замолчал, видя взгляд Гера и понимая, что теперь стоит поговорить об этом. Он достал мобильный телефон, и, найдя фотографию, показал ее Геру.

На Гера смотрел красивый парень цыганской внешности, хорошо одетый и с надменной улыбкой на лице. Гер его сразу узнал — это тот, с кем целовалась Дара в клубе.

— Я узнал его, — Гер отвернулся от изображения в телефоне, понимая, что парень молод и красив. Неудивительно, что между ним и Дарой такая страсть… Ему было неприятно это осознавать.

— Я видел видеозапись в клубе с камер… извини, что не сказал, — Ковало опять кашлянул, чувствуя себя неуютно, как будто подглядел чужую жизнь.

— Это твоя работа. Жаль, что тогда его не поймали. Так значит, его Шандор зовут.

— Да, Шандор. Он вроде как с баронам на ножах… у каждого свой табор. Вот так непросто у цыган.

— У всех непросто… — Гер обдумывал полученную информацию. — Поехали.

— Куда сейчас? — Ковало не хотел услышать о поездке в коттедж. У цыганки они не был все это время, а сейчас, когда Гер настроен на кровавые расправы, это был не лучший вариант — приехать туда.

— Не переживай, не к ней, — усмехнувшись, произнес Гер, почувствовав в голосе Ковало беспокойство и понимая его причину. — К ней завтра поеду. С ней нужно что-то решать…

Гер понимал, что вся эта ситуация с цыганкой его сильно отвлекает. Отцу она не нужна, ему тем более… Он вспоминал, какая она красивая, и еще ему нравилось, когда она говорит. Этот восточный акцент, и то, как она мило картавит…

— Кстати, как она там? — Гер давно хотел спросить это у Ковало и, раз уж заговорили о ней, решил узнать.

— Что, совесть мучает? Можно сказать, девушку сиротой сделал, отца родного лишил.

— Не мучает совесть, не переживай. С чего совесть-то мучить должна? Это ее отец сам так решил, я-то тут причем.

— Не скучает… в саду гуляете, кота кормит… приручила его, рыжий такой пушистый кот. Ребята ей гитару принесли. Поет теперь. Хочешь послушать, они записали и прислали, как отчет о происходящем… — Ковало стал рыться в телефоне.

Он нажал на воспроизведение записи, и из телефона зазвучала гитара, а потом и голос Дары. Гер понимал, что ему нравится ее слушать. Красивый, сильный голос завораживал и окутывал. Гер был рад, что так долго у нее не был. Их последнее расставание опять прошло нехорошо. Она вела себя совсем не так, как он хотел, и этим будила в нем зверя, которого он не мог контролировать.

— Ладно, хватит этого концерта народной самодеятельности. Надеюсь, охрана не расслабляется? Ты ведь понимаешь, что наш африканский партнер не оставил свою идею компенсировать за счет нас свой моральный ущерб?

Ковало кивнул, тоже понимая, что с африканцами все будет очень серьезно.

Голос Дары еще долго звучал в его сознании. Ее слова сильно задели его. "Думать о другом", такого он никому не прощал и ей не простит. Теперь она ему не нужна. Слова Мирчи серьезны, какими бы абсурдными ни казались. Он отрекся от дочери. Возможно, Гер и оставил бы ее при себе, да только девчонка не умеет себя вести, и еще эти слова… Такое не прощается. Значит, нужно приехать в коттедж и решить, что с ней делать. И он решил — он просто ее отпустит. Это будет самое правильное и разумное. Она ему никто, и он не будет переживать за ее жизнь. Он с ней достаточно наигрался, в постели она бесполезна. Каждый раз брать ее силой и насиловать — эта игра ему уже наскучила. Она представляла ценность, когда была важна отцу. Сейчас она перестала иметь для него значение. Он приедет и выставит ее за дверь. Это будет самым правильным решением.